Каждое утро я с трудом просыпаюсь, в несколько приемов разбуженная будильником и мамой. В мыле собираюсь, лихорадочно думая, что надеть и сделать ли хвост, заплести косу или оставить волосы распущенными. Как обычно, надеваю брюки или джинсы, забив на юбки, что-нибудь обтягивающее сверху, оставляю волосы как есть, сильно крашу ресницы, чтоб казались накладными, и вылетаю из дома, снова опаздывая на работу.
И - 7 минут до метро. Без плеера - почему-то 10. Это время посвящено ему. Я иду и упиваюсь тоской по нему - она захватывает меня целиком, жестоко подсовывая самые больные моменты: наш пустынный Ярославль, наш Арбат, нашу Турцию, наши мечты, наши разговоры, наши примирения, наш секс. Я иду и еле слышно разговариваю с ним. Спрашиваю у него, как же мне жить без него... Он никогда мне не ответит на этот вопрос.
Сбегая по ступенькам в метро, я как-то машинально переключаюсь на мысли о работе, думаю, что надо сегодня доделать из вчерашнего и как успеть вспомнить все то, что забыла неделю назад. В вагоне (всего одну станцию) я почти сплю - и мыслей нет. Потом нервничаю, дожидаясь автобуса - как правило, вместе с кем-нибудь из отдела снабжения или военного отдела. Сажусь, доезжаю до комбината, иду вдоль эстакады, улыбаюсь стоящим на ней таджикам и кладовщикам, отдыхающим после утренних отгрузок - мой рабочий день начался.
В перерывах между нервами, выпиской накладных и бесконечными звонками я обновляю страницы дайри, общаюсь по аське с некоторыми из вас, родные, переписываюсь с Егором и поглядываю на телефон - не написали ли Друг или Денис.
Ближе к обеду мчусь на склады с документами, и по пути выслушиваю комплименты от таджиков - они хорошие у нас, относятся ко мне тепло, без пошлости, называют меня "Ирочка-джан" и угощают яблоками или шоколадками. Потрепавшись с кладовщиками на всех складах и проверив вместе с ними документы, я лечу обратно, чтобы успеть выписать все счета и сделать пересорт за вчера/сегодня.
Я почти не вспоминаю об Алексее - некогда.
Возвращаясь домой, я снова еду в автобусе - уставшая, но, как правило, довольная: много сделала за день.
А выходя из метро, я снова уношусь мыслями в его комнату... или вспоминаю внимательный взгляд его серо-голубых глаз... или думаю о том, чем он сейчас, в эту секунду занимается...
Это - еще минут 10.
Но, входя в лифт, я знаю, что дома мама и братишка, и ни в коем случае нельзя показать, что мне малость хреново. И, с улыбкой прижимая к себе пятикилограммовую соскучившуюся урчалку, я рассказываю маме о прошедшем дне, спрашиваю о деде с бабушкой и парирую братишкины подколы.
А потом я ложусь спать - и засыпаю в тот же миг. Я просто не успеваю ни о чем подумать. Я нормально дышу, я быстро согреваюсь - и сплю до утра, ни на миг не проснувшись и совсем не запоминая своих снов.

Все это катится изо дня в день - и вот уже четыре месяца, как он сказал мне "Все кончено". И я ненавижу любимое с детства имя, и я устала о нем думать, потому что эти двадцать минут в день - такая пытка... Я иду - и чувствую, что мне не жить без него. И в голову не приходит ни одной строчки из любимых песен, лишь услышанный когда-то отрывок чего-то попсового:
"Пожалуйста, небо, не надо больнее -
Я жить без него не могу, не умею...
Хочу в это сердце ворваться с разбега...
Пожалуйста, небо... Пожалуйста, небо..."
И мотив поганый - привяжется и не забывается никак. И слова...

Эти 20 минут - я так боюсь их всегда. Я выхожу из дома или с работы - и все сжимается внутри в преддверии пытки, еще более яркой и жестокой в своей кратковременности.

Это пройдет когда-нибудь? Конечно. Но пока - безумно тяжело.