.... Быть может, если я напишу вам сейчас обо всем, то смогу это осознать, понять, принять... или хотя бы поверить в реальность произошедшего... простите, родные - мне не думается сейчас о другом.

Знаете...

Я родилась в семье потомственных военных строителей. Дед - мамин отец, - мама, ее брат, ее сын - у всех них темные волосы, зеленые глаза и математический склад ума. А мы с бабушкой - русоволосые и голубоглазые гуманитарии, не желающие даже попытаться вникнуть в задачи про течение, трубы и прочие неизвестные величины.

Мы с ней всегда были подружками - насколько это возможно между женщинами с более чем полувековой разницей в возрасте. В детстве, под прополку грядок с клубникой, она пела мне песни. Про журавленка, которые не понимал грусти взрослых птиц, стаей улетающей в теплые страны. Про несчастную влюбленную, умоляющую миленького взять ее с собой хотя бы в качестве "чужой". Про верную Катюшу, ожидающую на берегу своего сизого орла.
Мы смотрели мыльные оперы про цыганку Кассандру, благодаря которой я на всю жизнь влюбилась в саксофон, и очаровательную Рехину, показавшую мне красоту и романтику мексиканского ранчо. Мы записали на видеокассеты весь сериал "Никто, кроме тебя" и в течение нескольких лет пересматривали каждую серию десятки, сотни раз, заучивая испанские слова и зная каждую складку каждого платья красавицы Ракель.
Мы усаживались рядышком на диване, дожидаясь деда с очередного "мероприятия", и она рассказывала мне о страшных годах блокадного Ленинграда, которые не смогли пережить ее родители. О бедненькой свадьбе с красивым офицером - пришлось одолжить у подружки простое светлое платье. Об учениках, еще многие годы вспоминающих ее уроки и регулярно звонивших своей бывшей "историчке".

...

Она умерла очень тихо: попросила деда принести водички, вздохнула, пока он приподнимал ее, и закрыла глаза. Много дней перед тем у нее держалась высокая температура, ей становилось то хуже, то лучше, а накануне она провела прекрасный день с обоими детьми, невесткой и внуком, и даже посмотрела вечерний сериал.

Она умерла в ночь на четырнадцатое октября - Покров, когда уходят люди, достойные Рая. Она не дожила чуть больше месяца до своего семидесятивосьмилетия, пары-тройки недель до рождения правнучки и успела лишь справить Изумрудную свадьбу, где и была сделана фотография, оказавшаяся потом на ее могильном кресте.

Она умерла - а ее ненаглядная внучка, птенчик и ласточка, которую она одна из всей семьи называла Ирочкой, накануне попала в больницу с угрозой преждевременных родов. И не было ее любимицы на торжественных похоронах, а только сдавленно плакала она в больничную подушку, боясь собственной истерики, вредной для малышки, да пила мерзкую валерианку, да наблюдала за скачками давления, которое если и менялось раньше, то только в бОльшую сторону, а теперь вдруг начало стремительно падать.

Она умерла - и завтра уже девять дней, и я все бы отдала, чтобы поехать с семьей на ее могилу, но мама взмолилась, чтобы меня там не было: дескать, надо следить за состоянием деда, начинающего потихоньку осознавать произошедшее, и не дай Бог я там от стресса рожать начну - он вообще с ума сойдет.

Все это понятно, все это ясно. И я безмерно благодарна мужу, который был с моими в день смерти бабушки, и на следующий, и помогал с похоронами - так, будто не стало члена его семьи, а не человека, с которым они виделись-то три раза, хотя и успели за это время чуть ли не влюбиться друг в друга: бабуля все просила меня не обижать его, "ведь он такой хороший мальчик"... И хороший мальчик взял отгулы на работе, где не протрудился еще и месяца, и был постоянно "в нужном месте в нужное время", и мама говорит, что без него бы они не справились...
Я все на свете простила ему за то, что он сделал для моей семьи - даже его слова за пару дней до моего попадания в роддом, после которых я, как мне думалось, никогда больше не смогу поверить зеленому теплу его глаз. Теперь все забылось - он выложился так, будто много лет был у нас всеобщим любимцем.

Вчера я впервые за все это время увиделась с мамой и дедом, и они отдали мне копию фотографии, мерзнущей сейчас на бабушкиной могиле, и я смотрю на нее - такую ухоженную, накрашенную, с копной завитых волос и ниткой нежного жемчуга на шее - и ненавижу себя за то, что не могу об этом думать. Мозг будто закрыл для себя эту тему, и, может, мне действительно нужно побывать на кладбище, чтобы п-о-н-я-т-ь... а пока я думаю о ней, как о живой, мне хочется привычно набрать ее номер и услышать голос не мамы, живущей сейчас у них, а ее, бабулин.

Она все собиралась рассказать мне, почему не стоит покупать магазинный фарш. А я все хотела попросить ее выучить меня старинным колыбельным, чтобы петь их потом дочке. И мы еще не были у нас в Бибирево, она еще не видела этой большой и светлой квартиры...

Еще не... Уже никогда не... Я не верю. Я не понимаю - до сих пор. Это первая смерть в моей жизни. Я читала, что боль проходит, что остается лишь светлая грусть и так далее... Но у меня нет боли - правда. Она появится, наверное, когда я пойму - но я не понимаю, как это. Ведь мы с ней всегда были вместе. Ведь мы пололи грядки и смотрели сериалы. Ведь благодаря ей я полюбила историю. Ведь только у нас голубые глаза, и это в нее у меня уже в двадцать лет были видны вены на руках, как у зрелой женщины.

Ведь она не могла вот так вот взять и умереть, даже не узнав, что я на сохранении, и даже Бог с этим, что не узнала - мы бы и не сказали, чтоб не волновать, - но как же можно уйти, не дождавшись правнучки?.. Ведь осталось-то всего две-три недельки, ведь ерунда же!.. Ведь до их с дедом Бриллиантовой свадьбы осталось всего ничего - подумаешь, пять лет...

Ведь слова и фразы типа "всего ничего", "не (имя), а сто рублей убытку", "врешь ты все и спишь ты в тумбочке" - ведь все это у меня от нее... и как теперь об этом сказать? "Так моя бабушка говорила"?..



У нее сегодня именины - я не скажу об этом маме. Ей и так, бедной, даже не поплакать - дед все время рядом...